zikov1995123

19.01.2022 19:26 •  Литература

1. Укажите лексико-синтаксические средства, характерные для устной речи, которые передают взволнованность Сони? 2. Каким выражением в этом фрагменте автор передает главную душевную потребность Сони, смысл ее жизни?

3. Назовите прием, при которого автор передает эмоциональное впечатление от поведения героини.

«– Мне ваш отец все тогда рассказал. Он мне все про вас рассказал... И про то, как вы в шесть часов пошли, а в девятом назад пришли, и про то, как Катерина Ивановна у вашей постели на коленях стояла.
Соня смутилась.
– Я его точно сегодня видела она нерешительно.
– Кого?
– Отца. Я по улице шла, там подле, на углу, в десятом часу, а он будто впереди идет. И точно, как будто он. Я хотела уж зайти к Катерине Ивановне...
– Вы гуляли?
– Да, – отрывисто Соня, опять смутившись и потупившись.
– Катерина Ивановна ведь вас чуть не била, у отца-то?
– Ах нет, что вы, что вы это, нет! – с каким-то даже испугом посмотрела на
него Соня.
– Так вы ее любите?
– Ее? Да ка-а-ак же! – протянула Соня жалобно и со страданием сложив вдруг руки.
– Ах! вы ее... Если б вы только знали. Ведь она совсем как ребенок... Ведь у ней ум совсем как помешан... от горя. А какая она умная была... какая великодушная... какая добрая! Вы ничего, ничего не знаете... ах!
Соня проговорила это точно в отчаянии, волнуясь и страдая, и ломая руки. Бледные щеки ее опять вспыхнули, в глазах выразилась мука. Видно было, что в ней ужасно много затронули, что ей ужасно хотелось что-то выразить, сказать, заступиться. Какое-то ненасытимое сострадание, если можно так выразиться, изобразилось вдруг во всех чертах лица ее.
– Била! Да что вы это! Господи, била! А хоть бы и била, так что ж! Ну так что ж? Вы ничего, ничего не знаете... Это такая несчастная, ах, какая несчастная! И больная... Она справедливости ищет... Она чистая. Она так верит, что во всем справедливость должна быть, и требует... И хоть мучайте ее, а она несправедливого не сделает. Она сама не замечает, как это все нельзя, чтобы справедливо было в людях, и раздражается... Как ребенок, как ребенок! Она справедливая, справедливая! <...>
– С чего ж это она так храбрится? На вас надеется?
– Ах нет, не говорите так!.. Мы одно, заодно живем, – вдруг опять взволновалась и даже раздражилась Соня, точь-в-точь как если бы рассердилась канарейка или какая другая маленькая птичка. Да и как же ей быть? Ну как же, как же быть? – спрашивала она, горячась и волнуясь. – А сколько, сколько она сегодня плакала! У ней ум мешается, вы этого не заметили? Мешается; то тревожится, как маленькая, о том, чтобы завтра все прилично было, закуски были и все... то руки ломает, кровью харкает, плачет, вдруг стучать начнет головой об стену, как в отчаянии. <...>
– Ну и понятно после того, что вы... так живете, – сказал с горькою усмешкой Раскольников.
– А вам разве не жалко? Не жалко? – вскинулась опять Соня, – ведь вы, я знаю, вы последнее сами отдали, еще ничего не видя. А если бы вы все-то видели, о Господи! А сколько, сколько раз я ее в слезы вводила! Да на еще неделе! Ох, я! Всего за неделю до его смерти. Я жестоко поступила! И сколько, сколько раз я это делала. Ах, как теперь целый день вспоминать было больно!
Соня даже руки ломала говоря, от боли воспоминания.
– Это вы-то жестокая?
– Да я, я! Я пришла тогда, – продолжала она плача, – а покойник и говорит: «Прочти мне, говорит, Соня, у меня голова что-то болит, прочти мне... вот книжка», у Лебезятникова, тут живет, он такие смешные книжки все доставал. А я говорю: «мне идти пора», так и не хотела прочесть, а зашла я к ним, главное чтоб воротнички показать Катерине Ивановне; мне Лизавета, торговка, воротнички и нарукавнички дешево принесла, хорошенькие, новенькие и с узором. А Катерине Ивановне очень понравились, она надела и в зеркало посмотрела на
себя, и очень, очень ей понравились: «подари мне, говорит, их, Соня попросила, и уж так ей хотелось. А куда ей надевать? Так: прежнее, счастливое время только вспомнилось! Смотрится на себя в зеркало, любуется, и никаких-то, никаких-то у ней платьев нет, никаких-то вещей, вот уж сколько лет! И ничего-то она никогда ни у кого не попросит; гордая, сама скорей отдаст последнее, а тут вот попросила, – так уж ей понравились! А я и отдать , «на что вам, говорю, Катерина Ивановна?». Так и сказала, «на что». Уж этого-то не надо было бы ей говорить! Она так на меня посмотрела, и так ей тяжело-тяжело стало, что я отказала, и так это было жалко смотреть... И не за воротнички
тяжело, а за то, что я отказала, я видела. Ах, так бы, кажется, теперь все воротила, все переделала, все эти прежние слова... Ох, я... да что!.. вам ведь все равно!».