Шариков страшен своим примитивным мышлением и не измениться, он даверчив( примером тому служит его вступление в компартию, хотя политика его совершенно не валнует, его убедили речи о "прекрасном коммунистическом будущем, когда никто станет всем") и часто совершает жестокие поступки, объесняемые не разумом , а рефлексами и происхождением( от Шарика или от Клима Чугункина).Такой Шариков становится горьким разочерованием для своего создателя.
Шариков собирательный образ, он достаточно реалистичен для фантастического романа.
Казалось, было холодно цветам, и от росы они слегка поблёкли. Зарю, что шла по травам и кустам, обшарили немецкие бинокли. Цветок, в росинках весь, к цветку приник, и пограничник протянул к ним руки. А немцы, кончив кофе пить, в тот миг влезали в танки, закрывали люки. Такою все дышало тишиной, что вся земля еще спала, казалось. Кто знал, что между миром и войной всего каких-то пять минут осталось! Я о другом не пел бы ни о чем, а славил бы всю жизнь свою дорогу, когда б армейским скромным трубачом я эти пять минут трубил тревогу.
Шариков страшен своим примитивным мышлением и не измениться, он даверчив( примером тому служит его вступление в компартию, хотя политика его совершенно не валнует, его убедили речи о "прекрасном коммунистическом будущем, когда никто станет всем") и часто совершает жестокие поступки, объесняемые не разумом , а рефлексами и происхождением( от Шарика или от Клима Чугункина).Такой Шариков становится горьким разочерованием для своего создателя.
Шариков собирательный образ, он достаточно реалистичен для фантастического романа.
Казалось, было холодно цветам,
и от росы они слегка поблёкли.
Зарю, что шла по травам и кустам,
обшарили немецкие бинокли.
Цветок, в росинках весь, к цветку приник,
и пограничник протянул к ним руки.
А немцы, кончив кофе пить, в тот миг
влезали в танки, закрывали люки.
Такою все дышало тишиной,
что вся земля еще спала, казалось.
Кто знал, что между миром и войной
всего каких-то пять минут осталось!
Я о другом не пел бы ни о чем,
а славил бы всю жизнь свою дорогу,
когда б армейским скромным трубачом
я эти пять минут трубил тревогу.