а последней строкой стихотворения не следует ничего, кроме литературоведения.И.Бродский
Литература, как из хаоса и глины когда-то Господь, лепит заново мир и человека. Есть еще одна особенность у ЛЮБЫХ стишков. Так или иначе они горазды сбываться. Однажды Бродского спросили, всегда ли поэт - пророк, на что он ответил: "Это побочный результат". Поэт не будет пророком уже хотя бы потому, что он продукт стихотворения, следовательно, по Бродскому и по сути, языка. То есть продукт одиночества и свободы (так, к слову, и называлась книга Адамовича) - индивидуальность всегда сопряжена с этими двумя смежными существования. Обладая проясненной сущностью, поэт - и исполнитель, и творец в одном лице, ибо создает собственные миры в свои 6 дней. Посему он откажется от участи/чести святого. Но язык, как и свобода, вспоминая Довлатова, освещает дорогу любому. Выбор - за человеком, как всем этим воспользоваться. Язык в известной степени равнодушен. Точнее, нейтрален. За одним исключением. Он не прощает непрофессионального отношения к себе. Небрежности, несерьезности, неверной тональности. Улавливаешь что-то, тот самый "вербальный гул" - и пошло дело. Короче, без мистики, что-то ведет твою руку, иначе не скажешь. Главное - иметь очень чуткий слух. А то, как говорил Станислав Ежи Лец, "кастраты духа тоже могут взять высокую ноту".
Но "что остается от сказки потом, после того, как ее рассказали"? А просто Время. И еще инерция слов, вытесненных из стихотворения. Суть настоящего искусства в том, что оно плодотворно. После гениальной вещи хочется идти дальше (собственно говоря, это и есть главный урок Бродского - идеального посредника между Языком и читателем: ВСЕГДА ЕСТЬ ДАЛЬШЕ), хочется любым продолжить увиденное, услышанное, прочитанное и т.д. В мыслях, в чувствах, в создании чего-то своего, в любом оживлении жизни. Или точнее, жизни души. Потому пишутся книги о поэте и, что важнее, его лучшей части - речи.
Стихотворение Брюсова относится к пейзажной лирике – это ряд картин поздней осени, когда все в городе внезапно оказывается покрыто первым снегом. Картинность, изобразительность стиха проявляется в крайне малом количестве глаголов (всего один – "горят"), множестве слов со значением цвета и света – " огни, блестки, черно-голые, озарены, лазурь, белый", а также слова, подразумевающие цветовые ассоциации – "жемчуга" и "серебро". Преобладают назывные конструкции ("Серебро, огни и блестки, - Целый мир из серебра! ; Экипажи, пешеходы, На лазури белый дым. ") и именные сказуемые, передающие не действия, а состояния: "Это – область чьей-то грезы, Это – призраки и сны! Все предметы старой прозы Волшебством озарены ; Жизнь людей и жизнь природы Полны новым и святым". Автор рисует преображенный мир, еще вчера неприглядный, прозаичный, обычный, а сегодня, благодаря первому снегу, ставший сказочным, волшебным произведением искусства. Мир утрачивает телесность, становясь призрачным и приближаясь к миру иному – "новому и святому". Стихотворение, написанное четырехстопным хореем, все же не производит впечатления энергичного, напряженного ритма, которое обычно связано с этим размером. Стихотворение звучит скорее торжественно, празднично. Это – результат многочисленных пропусков ударений (пиррихиев) : в 16 строках стихотворения лишь 4 имеют все полагающиеся ударения, в 3 строках – по 2 ударения, а в 9 – по 3 ударения. При этом 1 и 3 строки первой строфы не имеют ударения на первой стопе, что замедляет темп речи, делает ее более торжественной. Стоит заметить также, что полноударные строки сконцентрированы во второй и четвертой строфах, которые говорят о призрачности, сноподобии окружающего мира, тогда как более "изобразительные", более "телесные" первая и третья строфы содержат только одну полноударную строку – "Жизнь людей и жизнь природы". Таким образом, поэт буквально рисует обновленный и преображенный первым снегом город, рисует медленно и торжественно, давая читателю время представить себе изображдаемую картину – и тут же энергично сообщает о впечатлении, которые вызывает эта картина, сообщает собственную оценку образов. Тема преображенного мира обычна для поэта-символиста, который видит в реальности лишь отражение лучшего и высшего мира; первый снег становится символом одухотворения мира и одновременно его развоплощения.
Литература, как из хаоса и глины когда-то Господь, лепит заново мир и человека. Есть еще одна особенность у ЛЮБЫХ стишков. Так или иначе они горазды сбываться. Однажды Бродского спросили, всегда ли поэт - пророк, на что он ответил: "Это побочный результат". Поэт не будет пророком уже хотя бы потому, что он продукт стихотворения, следовательно, по Бродскому и по сути, языка. То есть продукт одиночества и свободы (так, к слову, и называлась книга Адамовича) - индивидуальность всегда сопряжена с этими двумя смежными существования. Обладая проясненной сущностью, поэт - и исполнитель, и творец в одном лице, ибо создает собственные миры в свои 6 дней. Посему он откажется от участи/чести святого. Но язык, как и свобода, вспоминая Довлатова, освещает дорогу любому. Выбор - за человеком, как всем этим воспользоваться. Язык в известной степени равнодушен. Точнее, нейтрален. За одним исключением. Он не прощает непрофессионального отношения к себе. Небрежности, несерьезности, неверной тональности. Улавливаешь что-то, тот самый "вербальный гул" - и пошло дело. Короче, без мистики, что-то ведет твою руку, иначе не скажешь. Главное - иметь очень чуткий слух. А то, как говорил Станислав Ежи Лец, "кастраты духа тоже могут взять высокую ноту".
Но "что остается от сказки потом, после того, как ее рассказали"? А просто Время. И еще инерция слов, вытесненных из стихотворения. Суть настоящего искусства в том, что оно плодотворно. После гениальной вещи хочется идти дальше (собственно говоря, это и есть главный урок Бродского - идеального посредника между Языком и читателем: ВСЕГДА ЕСТЬ ДАЛЬШЕ), хочется любым продолжить увиденное, услышанное, прочитанное и т.д. В мыслях, в чувствах, в создании чего-то своего, в любом оживлении жизни. Или точнее, жизни души. Потому пишутся книги о поэте и, что важнее, его лучшей части - речи.
Картинность, изобразительность стиха проявляется в крайне малом количестве глаголов (всего один – "горят"), множестве слов со значением цвета и света – " огни, блестки, черно-голые, озарены, лазурь, белый", а также слова, подразумевающие цветовые ассоциации – "жемчуга" и "серебро". Преобладают назывные конструкции ("Серебро, огни и блестки, - Целый мир из серебра! ; Экипажи, пешеходы, На лазури белый дым. ") и именные сказуемые, передающие не действия, а состояния: "Это – область чьей-то грезы, Это – призраки и сны!
Все предметы старой прозы Волшебством озарены ; Жизнь людей и жизнь природы Полны новым и святым".
Автор рисует преображенный мир, еще вчера неприглядный, прозаичный, обычный, а сегодня, благодаря первому снегу, ставший сказочным, волшебным произведением искусства. Мир утрачивает телесность, становясь призрачным и приближаясь к миру иному – "новому и святому".
Стихотворение, написанное четырехстопным хореем, все же не производит впечатления энергичного, напряженного ритма, которое обычно связано с этим размером. Стихотворение звучит скорее торжественно, празднично. Это – результат многочисленных пропусков ударений (пиррихиев) : в 16 строках стихотворения лишь 4 имеют все полагающиеся ударения, в 3 строках – по 2 ударения, а в 9 – по 3 ударения. При этом 1 и 3 строки первой строфы не имеют ударения на первой стопе, что замедляет темп речи, делает ее более торжественной. Стоит заметить также, что полноударные строки сконцентрированы во второй и четвертой строфах, которые говорят о призрачности, сноподобии окружающего мира, тогда как более "изобразительные", более "телесные" первая и третья строфы содержат только одну полноударную строку – "Жизнь людей и жизнь природы".
Таким образом, поэт буквально рисует обновленный и преображенный первым снегом город, рисует медленно и торжественно, давая читателю время представить себе изображдаемую картину – и тут же энергично сообщает о впечатлении, которые вызывает эта картина, сообщает собственную оценку образов.
Тема преображенного мира обычна для поэта-символиста, который видит в реальности лишь отражение лучшего и высшего мира; первый снег становится символом одухотворения мира и одновременно его развоплощения.