Определите размер стиха "я убит подо ржевом". я убит подо ржевом, в безымянном болоте, в пятой роте, на левом, при жестоком налете. я не слышал разрыва и не видел той вспышки, - точно в пропасть с обрыва - и ни дна, ни покрышки. и во всем этом мире до конца его дней - ни петлички, ни лычки с гимнастерки моей. я — где корни слепые ищут корма во тьме; я — где с облаком пыли ходит рожь на холме. я — где крик петушиный на заре по росе; я — где ваши машины воздух рвут на шоссе. где — травинку к травинке - речка травы прядет, там, куда на поминки даже мать не придет. летом горького года я убит. для меня - ни известий, ни сводок после этого дня. подсчитайте, живые, сколько сроку назад был на фронте впервые назван вдруг сталинград. фронт горел, не стихая, как на теле рубец. я убит и не знаю - наш ли ржев наконец? удержались ли наши там, на среднем дону? этот месяц был страшен. было все на кону. неужели до осени был за н и м уже дон и хотя бы колесами к волге вырвался о н? нет, неправда! той не выиграл враг. нет же, нет! а иначе, даже мертвому, — как? и у мертвых, безгласных, есть отрада одна: мы за родину пали, но она наши очи померкли, пламень сердца погас. на земле на проверке выкликают не нас. мы — что кочка, что камень, даже глуше, темней. наша вечная память - кто завидует ей? нашим прахом по праву овладел чернозем. наша вечная слава - невеселый резон. нам свои боевые не носить ордена. вам все это, живые. нам — отрада одна, что недаром боролись мы за родину-мать. пусть не слышен наш голос, вы должны его знать. вы должны были, братья, устоять как стена, ибо мертвых проклятье - эта кара страшна. это горькое право нам навеки дано, и за нами оно - это горькое право. летом, в сорок втором, я зарыт без могилы. всем, что было потом, смерть меня обделила. всем, что, может, давно всем привычно и ясно. но да будет оно с нашей верой согласно. братья, может быть, вы и не дон потеряли и в тылу у москвы за нее умирали. и в заволжской дали спешно рыли окопы, и с боями дошли до предела европы. нам достаточно знать, что была несомненно там последняя пядь на дороге военной, - та последняя пядь, что уж если оставить, то шагнувшую вспять ногу некуда ставить… и врага обратили вы на запад, назад. может быть, побратимы. и смоленск уже взят? и врага вы громите на ином рубеже, может быть, вы к границе подступили уже? может быть… да исполнится слово клятвы святой: ведь берлин, если помните, назван был под москвой. братья, ныне поправшие крепость вражьей земли, если б мертвые, павшие хоть бы плакать могли! если б залпы победные нас, немых и глухих, нас, что вечности преданы, воскрешали на миг. о, товарищи верные, лишь тогда б на войне ваше счастье безмерное вы постигли вполне! в нем, том счастье, бесспорная наша кровная часть, наша, смертью оборванная, вера, ненависть, страсть. наше все! не слукавили мы в суровой борьбе, все отдав, не оставили ничего при себе. все на вас перечислено навсегда, не на срок. и живым не в этот голос наш мыслимый. ибо в этой войне мы различья не знали: те, что живы, что пали, - были мы наравне. и никто перед нами из живых не в долгу, кто из рук наших знамя подхватил на бегу, чтоб за дело святое, за советскую власть так же, может быть, точно шагом дальше упасть. я убит подо ржевом, тот — еще под москвой… где-то, воины, где вы, кто остался живой? ! в городах миллионных, в селах, дома — в семье? в боевых гарнизонах на не нашей земле? ах, своя ли, чужая, вся в цветах иль в снегу… я вам жить завещаю - что я больше могу? завещаю в той жизни вам счастливыми быть и родимой отчизне с честью дальше служить. горевать — горделиво, не клонясь головой. ликовать — не хвастливо в час победы самой. и беречь ее свято, братья, — счастье свое, - в память воина-брата, что погиб за нее.
--*--*-
--*--*-
--*--*-
--*--*-
Это двустопный анапест.
это двустопный анапест