Написать сжатое изложение шла война, на которую мы, шестнадцатилетние и семнадцатилетние мальчишки, пока еще не попали. по студенческим хлебным карточкам нам давали четыреста граммов хлеба, который мы съедали за один раз. наверное, мы еще росли, если нам так хотелось есть каждый час, каждую минуту и каждую секунду. на базаре буханка хлеба стоила девяносто рублей, это примерно наша месячная стипендия. молоко было двадцать рублей бутылка, а сливочное масло – шестьсот рублей килограмм. да его и не было на базаре, сливочного масла, оно стояло только в воображении каждого человека, как некое волшебное существо, недосягаемое, недоступное, возможное лишь в романтических книжках. к празднику конституции присоединилось воскресенье, и получилось два выходных дня. тут-то я и объявил своим , что пойду к себе в деревню и уж не знаю, удастся ли принести мне ветчины или сметаны, но черный хлеб гарантирую. попытались отговорить меня: далеко, сорок пять километров, транспорт (время военное) никакой не ходит, на улице стужа, и как бы не случилось метели. … пока я шел по шоссе, автомобили догоняли меня. но все они везли в сторону москвы либо солдат, либо ящики (наверное, с оружием) и на поднятые руки не обращали никакого внимания. когда настала пора сворачивать с шоссе на обыкновенную дорогу, начало темнеть. назад страшно и оглянуться – такая низкая и тяжелая чернота зимнего неба нависла над всей землей. меня догнал человек. он идет всего лишь до бабаева. скоро он будет дома, а мне после него еще идти двадцать километров. я почувствовал, что желудок мой совершенно пуст, и для того, чтобы дойти до дому, я обязательно должен что-нибудь съесть, хотя бы жесткую хлебную корку со стаканом воды. тут у меня в голове засела мысль, что надо будет у этого мужика, когда он дойдет до своего дома, попросить кусок хлеба, может, даст. а может, попроситься ночевать? когда дошли до его деревни, он свернул с дороги на тропинку вдоль домов и сказал мне, дотронувшись до башлыка: - ну, бывай здоров! не падай духом, ничего… может быть, на полсекунды опередил он меня со своим прощанием. неприятная липкая испарина выступила по всему телу, и, словно бы вместе с ней, ушли, испарились последние силенки. ноги сделались как из ваты, под ложечкой ощутилась некая пустота, и безразличие овладело мной. скорей всего меня то, что не на что было присесть. то, что мне не дойти, было ясно. но в то же время (может быть, единственно от молодости) не верилось, что я в конце концов здесь погибну. не может быть, ну, не может быть, что я здесь погибну! случилось именно самое невероятное, самое чудесное и волшебное. по застарелой колее пробирался настоящий автомобиль. полуторка не ехала, а ползла. кое-как я нашарил ногой железный выступ пониже кузова, кое-как перевалился через высокий борт и мешком упал на дно. застарелая колея, по которой пробирался автомобиль, проходила в четырех километрах от моего дома. значит, мне надо было уследить момент, выбрать самую близкую к дому точку дороги, чтобы выпрыгнуть из кузова и идти дальше. но как только я лег на дно кузова, как почувствовал, что не нужно больше переступать ногами и вообще двигаться, так и задремал. очнулся же от толчка. перевалившись через задний борт, я опустил руки и упал в снег. приглядевшись к незнакомой деревне, я понял, что грузовик либо увез меня дальше, чем мне было нужно, либо куда-нибудь в сторону. понадобилось некоторое время, чтобы собраться с духом и окончательно утвердиться в мысли, что к кому-то стучать придется неизбежно. сначала я постучал в дверь на крыльце, потом, осмелев, потюкал ноготком по морозному стеклу окна. впустили не сразу, с опасениями. утром я добрался до родительского дома. мать испекла мне большой круглый каравай заварного хлеба. ночевав дома одну ночь, положив драгоценный каравай в заплечный мешок, я отправился во владимир к своим друзьям по студеному, голодному общежитию.
На базаре буханка хлеба стоила девяносто рублей, это примерно наша месячная стипендия. Молоко было двадцать рублей бутылка, а сливочное масло – шестьсот рублей килограмм.
Застарелая колея, по которой пробирался автомобиль, проходила в четырех километрах от моего дома. Приглядевшись к незнакомой деревне, я понял, что грузовик либо увез меня дальше, чем мне было нужно, либо куда-нибудь в сторону. Утром я добрался до родительского дома.